Три дня в зоне планетарной катастрофы.
В очередной раз сопровождаю творческую группу "ШПИГЕЛЬ ТВ".
С Анной Садовниковой и её коллегой Тамарой Симоненко знаком уже не один год. Они приезжают не в преддверии очередной годовщины аварии, а среди года задолго до или после даты. Говорят, что снимают не рядовой сюжет, а кино.
Снимают, много, приезжают не на один день, как минимум на неделю. Им интересно все, что сможет рассказать европейцам о планетарной катастрофе, об отдаленных последствиях.
У нас рассказывают, только в том случае, если видеокамера выключена. Уважаемые мною доктора наук, академики, мировые "светила" продолжают жить по инструкциям 86 года.
Все послеаварийные годы я готовил публикации и видеосюжеты о работе милиции в зоне Чернобыльской АЭС. Снимал все на видео и фото. Это было нужно для того, чтобы все знали, что сотрудники МВД пришли сюда первыми и продолжают нести службу, пока существует "зона".
В юбилейном году все изменилось. На КПП "Дитятки" нас предупредили, что снимать ничего нельзя, мы находимся на особом режимном объекте. Выходило так, 24 года до того, снимать КПП и несущих тут службу сотрудников было нужно и можно, а теперь нельзя. Но если нельзя, как рассказать о том, чем они здесь занимаются?
Пришлось связываться с руководителем пресс-службы областного главка милиции, так решил проблему. Нам разрешили снимать все, кроме сотрудников несущих тут службу. Стоило оператору направить камеру в сторону сержанта или офицера милиции, начиналась паника. Успокоило, точнее, привело в адекватное состояние объяснение, что видеосюжет будет показан только в Германии.
Все повторилось на контрольно-пропускных пунктах "ЛЕЛЕВ", "ПРИПЯТЬ". Объяснить коллегам, что происходит, не мог. Наверное, появились новые инструкции, вернулся аварийный режим секретности?
В отделе внутренних дел зоны ЧАЭС нас ждал майор милиции, начальник сектора участковых инспекторов милиции, Ярослав Хоменский. Это они участковые инспекторы милиции ближе всех к самоселам. Несмотря на то, что нет транспорта, участковый каждый месяц встречается, с каждым из тех, кто вернулся на родную землю после аварии.
Самоселы люди глубоко преклонного возраста, средний возраст, которых 70 лет и больше. К ним приезжает автолавка (раз в неделю), не забывают о них медики, но есть одно исключение, дед Сава. Он с женой живет в 10 ти километровой зоне. Там, где находится Припять, АЭС, специализированные могильники, где, закончив рабочий день люди, покидают этот периметр.
Мы направляемся в село "Шипеличи", а точнее в то, что от него осталось. Наш микроавтобус с трудом и натугой проезжает по практически заросшей дороге. В некоторых местах кроны деревьев срослись, и мы попадает в туннель созданный природой. Единственный наш ориентир, это протянутые вдоль дороги, электропровода.
В 20 годовщину аварии у деда в гостях был Президент Ющенко, который подарил ему часы, (теперь не работают), мобильный телефон с одним номером, по которому дед мог попросить помощи. Потом и телефон замолчал, номер перестал отвечать. Несколько лет назад, он просил меня напомнить, президенту о его обещаниях, считая, что президента я вижу чаще, чем он и общаюсь с ним.
С тех пор он постоянно мне напоминает, что я не выполнил его просьбу, президент так и не позвонил. С президентом Януковичем он мечтал встретиться в Чернобыле 26 апреля. Знаю, встреча не состоялась, не смог он подойти к нему.
Мы приехали к усадьбе деда Саввы, а точнее к хутору, который окружен изгородью. Дед "приватизировал" несколько домов и подсобных помещений. К большому огорчению моих коллег, стариков дома не застали. Они поехали в Чернобыль запасаться провиантом, которого сами не производят. Точнее отправились на КПП "Припять" где их посадят в автобус.
Пока не было хозяев, Анна с оператором начали снимать хозяйство стариков, развалины деревни, которую поглотил лес. Уже собирались уезжать, когда вдалеке замаячили две взгорбленные старческие фигуры. Каждый нес на спине поклажу.
Это была семейная пара, Елена Дорофеевна и Савва Гаврилович Ображей Он 1931 года .рождения, она на несколько лет младше.
Было время, когда возвращаясь из Чернобыля, их с КПП Припять попутным транспортом подвозили к усадьбе. Прошло время, об этом поручении президента Ющенко забыли. Теперь им с поклажей приходится, известным только им тропами, возвращаться в усадьбу преодолевая пять километров.. Старческие ноги пока, выдерживают этот путь.
Майор помог деду снять огромный, для его маленького роста, мешок. Анна нашла общий язык с хозяйкой. Хочу заметить, что эта редкая удача. У хозяйки крутой норов, она практически не общается с журналистами, считая это бесполезным занятием. Расскажешь о своей жизни, невзгодах и болезнях, а результат один, ничего не меняется.
Коллеги долго снимали, общались со стариками, сокрушались, что приехали без подарков. Поэтому я и посоветовал оставить им немного денег, все, что им надо купят сами.
Необходимо было отправляться в дорогу. В Припяти мы должны были встретить Алексея Бреуса, бывшего станционного оператора, жителя покинутого города. В преддверии годовщины аварии он сопровождал Алину Рудя дочь своего товарища, умершего в преддверии 20 годовщины.
Константин Рудя был близким другом, вместе работали, дружили семьями и отдыхали. В центре города мы должны найти квартиру 24, дом 17 на улице Ленина. Улица в начале, которой на высотном здании и сегодня можно прочитать советский лозунг "Партия Ленина, сила народная, нас к торжеству коммунизма ведет".
Найти дом оказалось проблематично, для Алексея, как бывшего жителя и для меня, того кто охранял город после аварии и эвакуации жителей. Мы спорили, шли от дома к дому, на которых не осталось номеров, домов утопающих в лесных зарослях. Но пришли к единому мнению, нужный дом перед нами.
Алина рассказывает о своем отце. Речь выдает, что она долго живет за пределами нашего государства. Говорит с явно заметным акцентом. Анна мне подсказала, немецкий, у Алины то же с акцентом.
Мы находим нужное нам парадное. С расстояния его не видно, все закрывают деревья, которым больше 25 лет они начали завоёвывать город, после, того, как его покинули люди.
Нас накрывает запах гниения, цвели, дом разрушается, штукатурка повсеместно осыпается. Лестничные пролеты заметно шатаются. Кругом груды мусора, разбитой мебели, подготовленный к выносу металлолом.
Вот нужная нам квартира. Алексей рассказывает, что на одном из балконов хранились, разборные туристские байдарки, рыболовные снасти, все, что необходимо было на отдыхе, на речке.
Алина, молча, ходит по развалинам семейного очага, которого она так и не увидела, не осознала, что происходило в те далекие годы. Что может осознать, запомнить ребенок, которому только исполнился год. Все хлопоты и переживанья легли тяжелым, непосильным грузом на плечи родителей.
У Алины хотят взять интервью, но она не знает, что сказать, на неё нахлынули воспоминания, о последнем посещении города, когда был жив отец. Это он привез и повесил на стене в пустой заброшенной комнате фотографию, которую она нашла на полу. На фото она с мамой, годовалый ребенок ползает по ковру…
Мы оставляем Алину одну с её воспоминаниями и видеоператором, он приехал вместе с ней.
Направляемся в дом, где до аварии жил Алексей Бреус. Он шутит, говорит, что приглашает нас на чашку чая. Он жил рядом с самым большим бассейном. Наш микроавтобус проезжает по заросшим деревьями и кустами улицам. Большинство дворов закрывают заросли кустов и деревьев, дороги и тропинки покрытые старым, разрушенным асфальтом ведут в никуда, в чащи.
Бывший инженер 4-го энергоблока Чернобыльской АЭС Алексей Бреус провел нас в свой дом, спустя 25 лет после аварии на станции.
"Помню, как здесь все располагалась: стол, книжные полки. Но вещи все давно вывезли. Где-то это было сделано организованно властями чернобыльской зоны, где-то постарались мародеры. Теперь тут такая мерзость запустения", - показывает Бреус свою бывшую квартиру.
Алексей Бреус поселился в Припяти в 1982 году, когда его, выпускника МГТУ им. Н.Э. Баумана, направили работать на Чернобыльскую АЭС. Утром 26 апреля 1986 года Алексей отправился на работу, не подозревая, что произошло минувшей ночью. "Окна моей квартиры выходили на сторону ЧАЭС, из них хорошо видны энергоблоки, но в то утро я не смотрел в окно. Ни взрыва, ни какого-либо шума я тоже не слышал", - говорит Бреус.
В половине восьмого утра он уже был на своем рабочем месте. По словам бывшего инженера ЧАЭС, на КПП охрана вручила таблетки йодистого калия. Других средств защиты от радиации в тот момент не было. В первые часы после аварии, вспоминает Бреус, главное было обеспечить подачу воды для охлаждения реактора.
"Одного человека так и не нашли. Валерий Ходемчук остался под завалами на четвертом блоке. Когда мы говорим "саркофаг", надо помнить, что это саркофаг одного человека - оператора ЧАЭС Валерия Ходемчука".
На Чернобыльской АЭС Алексей получил дозу облучения, в десятки раз превышающую норму, врачи запретили ему работать на действующем реакторе. Какое-то время был инспектором в Атомэнергонадзоре, потом стал писать статьи на чернобыльскую тематику. Теперь Алексей - профессиональный художник, состоит в социально-экологической группе независимых художников "Стронций-90". Его последние работы объединены в цикл картин под названием "Евангелие от Чернобыля"
Не знаю, какие эмоции переполняли Алексея, но все, что он переживал, вспоминал, отражалось у него на лице. Пока есть такие люди, человечество будет хотя бы вспоминать Чернобыльскую катастрофу и её последствия.
День приближается к завершению, мы еще успевает посетить плавательный бассейн, который работал, до начала 90 годов. Тут после трудового дня могли отдохнуть в чистоте вахтовики. Подобный отдых пользовался большой популярностью, попасть в бассейн было не просто.
В здании бассейна нет ни одного целого витражного, большого размера стекла. Объясняю, коллегам, что рамы, в которые ставили огромные стекла, были алюминиевые. Поэтому их разбивали, цветной металл, сдавали в пункт приема, получая за добычу копейки. Вокруг зоны множество сел, где большинство живущих безработные, приходиться промышлять в запретной зоне.
Сам бассейн и его стены разрисованы граффити. Всюду видны следы пребывания диких «сталкеров”, в спортивном зале практически разобрали пол и начали вывозить доски, в вестибюле, кто - то собрал груду металлолома, рассортировав отдельно чёрный и цветной металлы.
Рядом ещё одна достопримечательность мертвого города. Целый микрорайон окружен колючей проволокой. Это внутренний периметр, который обозначил самые запыленные радиацией улицы.
Предупреждаю оператора, чтобы он периодически смотрел под ноги, а не только в видоискатель камеры. В городе практически не осталось канализационных люков, теперь это скрытые листвой и ветками ловушки. Предлагаю Андрею, для полноны ощущений отснять телефонную будку, советского образца и почтовый ящик, которых практически не видно среди веток. Двуногий варвар оторвал телефонную трубку, забрал, две копейки, которые пролежали там больше 20 лет. Пока там лежала монета, казалось, что пройдет время, зайдет в телефонную будку местный житель и позвонит домой. Ему не надо будет искать “двушки”. (две копейки)
Так убивают память и надежду. Ведь кто - то додумался разломать почтовый ящик, выбросить на землю письма, которые так и не дождались адресатов.
Так и хочется сказать, им, двуногим варварам: «Не убивайте память о городе и людях, которые тут жили!!!”
Время пребывания в зоне заканчивалось. В 17 часов мы должны быть на КПП «Дитятки”, на границе, а Анны не все отсняла, что хотела. Пришлось уговаривать, объяснять, что нарушать режим пребывания мы не можем. На следующий день нам снова возвращаться, хотелось обойтись без конфликтов и замечаний со стороны сотрудников милиции и администрации зоны.
Не доезжая КПП, в поле заметили табун лошадей “Пржевальского», которых завезли в виде эксперимента, эксперимент удался, они расплодились.
Море восторга, поток указаний оператору, который пытается подойти к ним ближе. Каждый раз, когда он сокращает дистанции, табун отходит дальше от дороги.
Я молчу, не напоминаю, что время пребывание в зоне истекло, идет творческий процесс, который прерывать нельзя. За горизонт уходит багряный круг солнца, он окрашивает все пространство, неестественным цветом. На память приходят строки из стихов Блока:
“Ужасен холод вечеров,
Их ветер, бьющийся в тревоге,
Несуществующих шагов
Тревожный шорох на дороге.
Холодная черта зари,
Как память близкого недуга
И верный знак, что мы внутри
Неразмыкаемого круга. “
Круг длиною в 25 лет. Вспоминаются лица, с кем служил, и кого уже нет. С кем встречался на этой погубленной земле, с теми, кто мечтал о том, что сюда вернется жизнь, люди, а не только самоселы. Они мечтали, что оживут города и покинутые села. Увы, села гибнут в зарослях наступающего леса, самоселов становится все меньше, город энергетиков превратился в отечественные «Помпеи”.
«Можем ехать!” прерывает мои мысли Анна. “Можем, как и все время работы с тобой вернемся в столицу ночью, а утром следующего дня ты не сможешь встать. Поэтому начну названивать на мобильный часов с шести!!!!!» ответил я. Понимая, что привычки и характер человека изменить нельзя. Утром я услышу, что группа почти готова и скоро выезжает, правда прежде, чем мы встретимся, в условленном месте пройдет как минимум полтора или два часа.
Я должен был привыкнуть к этой черте её характера, но не могу. Она колесит по свету, снимает войны, революции, техногенные и природные катастрофы. После её вояжей в горячие и не очень точки планеты, очередной оператор отказывается ехать в очередную командировку.
Я вспоминаю, как её, очередной оператор категорически отказался приближаться к «кладбищу” затонувших в Чернобыле барж и кораблей. Он услышал, как пищит мой прибор “Припять”, потребовал, чтобы ему показали шкалу. Он не знал, что такое микро или мили рентгены, но снимать отказался. Я посмотрел ему в глаза и понял, что значит «звериный” страх. Вернувшись с чернобыльской командировки, он долго обследовал в различных клиниках свой организм. Медики с трудом доказали, что он здоров, как бык.
Пора ехать. На КПП нас предупредили, а точнее сделали замечание, мы выезжаем на полтора часа позже, чем положено. Проходим дозиметрический контроль. Проверяют микроавтобус, досматривают салон и багажник, направляют всех к «рамкам” для проведения индивидуального дозконтроля. Все нормально можем ехать.
Поздно вечером, а точнее ночью возвращаюсь домой. Жена на даче выполняет продовольственную программу, поэтому я не услышу в очередной раз, что надо себя беречь и больше отдыхать. Сливаю в компьютер отснятые за день фотографии. Потом отбираю несколько из них и печатаю. Завтра будет повод порадовать коллег. Договорились встретиться не позже восьми часов в районе станции метрополитена “Героев Днепра”.
ДЕНЬ ВТОРОЙ.
Годами выработанная на службе привычка, чтобы не опаздывать необходимо, прибывать на место встречи заранее. Мой люфт почти 30 минут. В этом моя ошибка. Я знаю Анну, она вовремя на встречу не приедет. Я успеваю выпить несколько чашек чая, сделать необходимые звонки, несколько раз позвонить ей, услышать, что они скоро будут на месте.
Тем не менее, я снова пью чай, потом кофе, успеваю посетить рынок, купить огромных размеров ложку, которой собираюсь её «убить”. Снова захожу в кафе, где мне сразу, без заказа ставят на стол чашку кофе и пепельницу. С утра это вторая чашка кофе, и неизвестно какая по счету сигарета. Проклинаю немецкую пунктуальность и понимаю, что сегодняшний день будет таким же долгим, как и прошлый.
Наконец мобильный телефон ожил, Анна сообщила, что они на месте встречи. Пока дошел к автобусу успокоился. Вручая, ей ложку сообщил, что она будет напоминать ей о неизбежности наказания за опоздание. Смотря на её заспанное лицо, понимаю, что все бесполезно. Завтра она снова проспит.
Снова КПП «Дитятки” оператор начинает снимать, мгновенно к нему подбегает начальник КПП и сообщает, что съемка запрещена, так как мы находимся на режимном объекте.
Начальник КПП лейтенант милиции предупредил, что сотрудников милиции можно снимать только со спины, интервью никто давать не будет, такой команды не поступало.
Вот и попробуй рассказать о работе милиции, снимая со спины и без комментариев.
Более покладистыми оказались сотрудники МЧС, которые наводили порядок возле скульптурной композиции “Тем, кто спас мир”. Возвели её сами МЧСовцы, не имея специального образования и средств. Но комплекс стал местом, где останавливаются не только туристы, ликвидаторы, официальные делегации, а и вахтовики, самоселы. Тут всегда живые цветы.
Сегодня в плане работы посещение Чернобыльской АЭС, встреча с генеральным директором Грамоткиным. В международном отделе станции сообщили, что директор еще не вернулся из столицы, так, что интервью он даст после обеда.
Отправляемся в Припять снять, что не успели накануне. Анна поставила одно единственное условие, мы не снимаем те места, которые посещают туристы, и те в которых она уже была. Поэтому отправляемся, сначала к зданию ВПЧ (военизированная пожарная часть). Припяти. Отсюда ушли караулы, чтобы сменить, тех первых, которые выбыли из строя, выполнив свой долг. В пожарном депо на стендах развешаны инструкции, как действовать в экстремальных ситуациях, только нет, там ситуации связанной с “мирным” атомом и радиацией. Повсюду находим следы той советской жизни. Пустые водочные бутылки, которой теперь не производят, минеральной воды “Березовская”. В комнате дежурного инструкция, кому докладывать о чрезвычайных происшествиях, в списке горком партии и горисполком.
В здании общежития, как и везде в городе, запустение, сырость, видно, что по стенам, в дождь течет вода. Когда - то в одной из комнат на шкафу висел парадный мундир. По всей видимости, офицер готовился к строевому смотру, которые проводились в преддверии майских праздников. Шкаф остался мундир пропал.
Следующим нашим объектом должно стать здание бывшего городского отдела милиции. В первые дни после аварии тут размещался оперативный штаб МВД, который обеспечивал эвакуацию жителей города, прием под охрану всех жилых и производственных зданий. Отсюда отправлялись сотрудники МВД на патрулирование улиц опустевшего города.
Пройдет несколько лет и в здании разместится пульт централизованной охраны, батальона по охране зоны Чернобыльской АЭС. Все пространство перед фасадом здания зальют бетоном, чтобы снизить фоновые значения и обезопасить личный состав. Шикарное сочетание слов “личный состав” – чей “личный” и почему “состав”.
Люди, которые несли тут службу, были в основном добровольцами, да были и те, кто хотел заработать, получая в зависимости от степени загрязнения двойные и тройные оклады. Большинство из них свято верили своим командирам и начальникам, что ликвидация последствий аварии практически закончена. Ведь в марте 1988 года вышло постановление о завершении первого этапа ликвидации аварии. В связи, с чем снимали трехкратные оклады, день службы засчитывался за два, в не зависимости от места несения службы. А несли службу на постах и маршрутах, где нельзя было, находится больше трех часов.
Тем не менее, тут получали намного большее денежное содержание, чем на большой земле, плюс оплачивали суточные в двойном размере.
Все здания в городе были взяты под охрану, как только, сигнализация передавала на пульт сигнал тревога, на место выезжала группа быстрого реагирования.
Город был окружен периметром из колючей проволоки, он был построен так, как сигнализация на наших советских границах. Любое несанкционированное проникновение в город или выход, минуя КПП, пресекался. Поэтому город и его здания были под надежной охраной, были в целости и сохранности, была надежда, что люди вернутся.
Надежда умерла, когда дома начали снимать с охраны, когда периметр, защищавший город вышел из строя, а средств на восстановление не нашли. Постепенно сократили численность милиции. Теперь город охраняет наряд, несущий службу на КПП при въезде в город.
Мы заходим в здание милиции. В помещениях разбитая мебель. В одном из кабинетов забытые служебные инструкции 1988 года, остатки наглядной агитации паспортного стола, разъясняющие гражданам, что делать при утере паспорта. На одной двери знак «опасно радиация», тут был кабинет дозиметриста. Ни в одном из помещений нет батарей парового отопления, все они срезаны. Скорей всего они сданы на металлолом или проданы тем, кто строит дома. Чугунные батареи в дефиците, поэтому и пользуются спросом.
Я вожу Андрея по разрушенному зданию, рассказываю, что где находилось, показываю свой кабинет, который, был моим, когда я был на дежурстве. Кажется, что совсем недавно тут кипела жизнь, выезжала группа быстрого реагирования, по команде дежурного пульта централизованной охраны. Смотря на разруху, вспоминаю, что прошло больше 22 лет, с того момента, когда я последний раз дежурил.
Я включаю прибор, демонстрирую Андрею, что, несмотря на залитую бетоном площадку перед зданием, фон тут значительно выше, чем средний по городу. Но он не помешал посаженым, в бетонные короба в 88 году вырасти двум саженцам ели в огромные деревья. Корни разрушили бетонные стенки, Прошли через залитую бетоном площадку и укоренись. Природа побеждает, человек отступает и умирает….
Мы идем к углу здания, там у меня была контрольная точка, где фоновые значения превышали общий раз в десять. Несмотря на прошедшее время, фоновые значения здесь остаются довольно высокими.
Я могу много и долго рассказывать о городе, ликвидации аварии, ликвидаторах, об их судьбах, о внимании к ним со стороны государства.
Увы, Анна снимает кино, в котором, каждому из героев дадут для разговора от 15 до 30 секунд. Все, что нужно сказать и рассказать сделает она, за кадром. Но тем не менее это не наши отечественные сюжеты, когда журналист ухитряется рассказать об увиденном за 3-4 минуты эфирного времени.
Пройдет время, я получу диск, на который запишут, целую серию 30 минутных документальных фильмов.
Анна с нетерпением ждет звонка с международного отдела станции. Приезжаем к административному зданию станции. Директор еще не вернулся из столицы, чтобы не терять время предлагают провести экскурсию по станции. Анна просит провести её на аварийный блок, на пульт управления, с которого все началось. Получает вежливый отказ, так как там до настоящего времени очень высокие фоновые значения. Нас проведут на аналогичный пульт управления. Пока на станции остается топливо, продолжается работа. Вывод из эксплуатации продлится не один десяток лет. Мне уже неоднократно приходилось проходить коридорами станции. На первом этапе паспортный контроль, рамка металлоискателя, сверка документом со списком заявкой. Потом всех одевают в белые халаты, шапочки, следы (резиновые галоши). Мы продолжаем наш путь по «золотому” коридору (который обшит металлической вагонкой желтого цвета). По пути наш гид постоянно предупреждает, что можно, а что нельзя снимать. Тут строго выполняют требования «Конвенции о ядерной безопасности» .
На нашем пути несколько раз встречаются автоматические КПП, которые мы преодолеваем с помощью электронного пропуска нашего гида. Вот, заветная дверь, которую открывают по звонку. «БЩУ-1»..блочный щит управления. Начальник смены любезно, наверное, не в первый рассказывает о том, чем занимается персонал. Показывает на одном из пультов тумблер, после поворота, которого произошла авария. Я стаю в стороне и пытаюсь не попадать в кадр видеокамеры. Анна давно исчерпала предоставленный нам лимит времени, однако продолжает брать интервью, снимать план за планом.
Я вспоминаю, как финские телевизионщики снимали «БЩУ-1», их администратор и переводчик, получил разрешение нажимать все кнопки, попасть в кадр, как атомщик. Его заинтересовала красного цвета кнопка. Он её нажал. В зале раздался вой сирены «Бежать нет смысла через 15 секунд, взрыв» - прокомментировал я. Мою фразу мгновенно, автоматически перевели. Подобной реакции не ожидал. Оператор уронил видеокамеру, которую я успел поймать её у самого пола, журналист стал белее, белого костюма в который он был одет.
Я извинился и сказал, что это была попытка пошутить, по всей видимости, шутка не вышла.
Анна, наконец, записывает последнее интервью, Тамара скрупулезно записывает фамилии, должности с кем говорили – это нужно для того, чтобы потом правильно сделать титры.
Я тихо радуюсь, что сегодня мы рано покинем приделы зоны. Анна требует, чтобы мы вернулись в Припять, ей необходимо отснять еще один план, который она не успела. Что она хочет снимать, не говорит.
Мы в центре города и она спрашивает, с какой высокой точки можно отснять панораму города?
У меня только один вариант, смотровая площадка гостиницы «Полесье». Пытаюсь убедить Анну, что подниматься на смотровую площадку небезопасно. Но все уговоры бесполезны. У неё веские аргументы. После 9 мая в интернете выложили огромное количество фотографий, город посетило больше двух тысяч человек. Много фотографий, сделаны, именно с этой высотной точки. Я и сам неоднократно снимал панораму города с крыш. Пришло время, когда подобные подъемы стали для меня физически трудными.
Она с оператором поднимается на смотровую площадку, больше часа пришлось ждать возвращения. Она была довольна отснятым материалом. День подходил к завершению. Мы выезжали на большую землю, опаздывая с выездом всего на один час.
ДЕНЬ ТРЕТИЙ.
Я снова жду Анну с коллегами, в этот раз она побила все рекорды. Только в начале одиннадцатого мы выезжаем в сторону зоны ЧАЭС. Я надеюсь, что этот последний день нашей совместной поездки закончится очень рано, мы вернемся в столицу засветло.
Снова Припять. На этот раз у нас есть информация, что сотрудники милиции задержали «металлистов», тех кто незаконно проникает в зону, заготавливает металлолом. За незаконное проникновение в зону предусмотрено наказание. За такие проступки наказывают штрафами от 25 и выше необлагаемых налогом минимальных доходов (от 425 грн.).Тех, кто вознамериться вынести из загрязненной радиацией зоны какие-либо предметы, ожидает административное наказание в размере 20-80 необлагаемых налогом минимумов (850-1 360 грн.), а Уголовный кодекс предусматривает лишение свободы сроком до семи лет.
За вывоз любых предметов, независимо от того, являются ли они радиационно-загрязненными, без соответствующих разрешений, - уголовная ответственность с лишением свободы сроком до трех лет. В случае, если дельцы приобрели предметы, зная, что они из Чернобыльской зоны, для дальнейшей перепродажи, то такие действия караются лишением свободы сроком до четырех лет. В случае, если действия привели к угрозе жизни или ухудшению здоровья граждан, наказание увеличивается до семи лет. Если же это стало причиной умышленной смерти - то это будет караться в соответствии с теми статьями Уголовного кодекса, по которым карается умышленное убийство.
На окраине города замечаем автомашину, возле которой стоят сотрудники милиции в городском камуфляже. Одного сразу узнаём – это майор милиции Ярослав Хоменский, второй капитан милиции, он представился старшим следователем, который категорически отказался сообщить, что происходит, кого задержали и за что?
Следователь, на любом месте происшествия, является главным процессуальным лицом, указания которого должны выполнять все. Капитан пояснил, что он может сказать, что-то не то, а тогда у него будут неприятности. После длительных уговоров, пояснений, что сюжет увидят только зрители в Германии, он успокоился. Повел съемочную группу, показывая на следы. Это следы прицепа, на котором собирались вывозить собранный металлолом. В настоящее время задержано два человека, их задерживали уже неоднократно, за незаконное проникновение в зону Чернобыльской АЭС. При задержании металлолом обнаружен не был. Теперь административные материалы будут направлены в суд. Один из задержанных отец четырех детей.
Анна попросила, поговорить с «металлистами». Офицеры не возражали, при условии, что задержанные захотят говорить. Уговоры продолжались бесконечно долго. Один из задержанных согласился, при условии, что будет говорить только в присутствии оператора и журналиста.
Анна, Андрей и Тамара уходят с «металлистом». Проходит больше полутора часов, прежде, чем они вернулись. По их лицам видно, все довольны. Уже в автобусе Анна расскажет, что интервью записала, только после того, как «металлист» получил свой гонорар, в размере административного штрафа. Он поставил одно условие, покажет все, только милиции ни слова.
Он показал оборудованную квартиру, в которой они с напарником живут, когда собирают металлолом. Там все приспособлено для того, чтобы неделю, если не дольше, жить и «работать» в городе. Показал тайник, в котором был, собранный металл. Анне объяснил, что если милиция задержит их при вывозе металла, то их привлекут к уголовной ответственности, а если задержали без металла то это административная ответственность, которая предусматривает штраф. У «металлиста» семья, четверо детей, отсутствие, какой либо постоянной работы. Производственных, сельскохозяйственных предприятий нет, нет и работы. Зато есть одна судимость, за вывоз из зоны металла. В первый раз наказание было условным. Если будут судить повторно, то лишат свободы, а детей отца. Все это он рассказал, когда его заверили, что материал увидят только телезрители Германии.
Программа посещения зоны должна закончится в «Чернобыльском радиологическом центре». Была надежда, что запись интервью директора центра пройдет быстро. Отправляемся в Чернобыль на улицу Школьную, где находится здание центра. Анна с Тамарой уходят на встречу. Проходит больше чем два часа, прежде чем Тамара с Анной возвращаются, для того, чтобы сообщить оператору, что теперь будут писать интервью.
Андрей достает с багажника видеокамеру, штатив и все втроем снова пропадают в здании центра. Только через полтора часа они выходят и сообщают, что мы снова едем в десятикилометровую зону, снимать как работают сотрудники центра и отбирают пробы грунта и воды. Еще сорок минут приходится ждать пока, кто - то из начальников даст разрешение на выезд служебного «УАЗа». Я понимаю, что сегодня мы снова нарушим режим пребывания в зоне.
30 минут езды и мы у «Факела» остатки бывшей стеллы «Чернобыльская АЭС имени В.И.Ленина». Это ориентир, одно из самых грязных мест зоны, тут проходит западный след радиоактивного облака 1986 года.
Экологи въезжают на территорию лесопосадки, туда, где раньше был «рыжий лес», «сгоревший» от высоких уровней радиации. В 1986 году только на подъезде к нему мой прибор «ДП-63-А» фиксировал показатели, приближавшиеся к 100 рентген.
Экологи показывают скважину, с которой они будут брать пробы воды, обозначают территорию, с которой возьмут образцы почвы. Я включаю свой старый прибор дозиметрического контроля «Припять». Наверное, потому, что прибор бытовой он не дает как обычно прерывистый зуммер, а начинает выть. Показания прибора приближаются к двум мили рентгенам. Показываю прибор Анне, она дает команду оператору отснять растущие цифры экрана. Предлагаю ей взять прибор, так как сам собираюсь вернуться на асфальт дороги.
Она спрашивает, сколько можно находится на этом месте, этот вопрос переправляю экологам, которые считают, что лучше тут не находится, а если пришлось то не более одного часа.
Начинается мелкий, неприятный дождь. Хотел вернуться в наш автобус, однако водитель в целях личной безопасности отъехал на довольно значительное расстояние. Пришлось ждать окончания съемки на обочине дороги. Дождь продолжается, Анна пытается убедить экологов дать интервью, сначала никто не соглашается. Потом, когда узнают, что отснятый материал покажут, только в Германии, все соглашаются. Она берет интервью у каждого. Это на том месте, где ей советовали, долго не находиться.
Неужели все эти люди, продолжают жить по инструкциям КГБ 86 года, которые накладывали гриф «секретно» на всю информацию, которая относилась к Чернобыльской катастрофе?
Анна поговорила с экологами и сообщила, что теперь мы едем в экологическую лабораторию, где обрабатывают собранные материалы. Время приближается к шести часам, сотрудники руководители лаборатории в пятницу должны заканчивать рабочий день раньше. У меня появляется надежда, что тут она снимать не будет.
Не знаю, что она говорила начальнику лаборатории, который торопился покинуть рабочее место, но он вернулся. Еще час продолжаются съемки, сумерки приближаются к ночи.
«Все едем в столицу?» - спросил я. «Нет, едем снова в центр. Я должна взять интервью у Дениса Вишневского – знатока зоны и подвезти его в Киев» - ответила Анна.
«Денис мог два часа назад выехать на маршрутке и быль уже дома» - ответил я.
Но Денис ждал нас в своем кабинете. Он может многое рассказать о зоне, о её природе и обитателях. Я заметил одну особенность в его разговоре. Когда не включена видеокамера, он рассказывает нормальным, интересным человеческим языком, как только включили её, он начинает говорить, каким - то административно – научным языком. Языком, который больше понятен специалистам.
В его компьютере десятки тысяч фотографий зоны и её обитателей. Надеюсь на то, что он не начнет их показывать. Снимки уникальны, сделаны профессионалом.
Увы. Я и сам, забываю о времени, рассматривая фотографии, отснятые на протяжении ряда лет, в тех местах, где победила природа, и не появляются люди.
Ближе 20 часам мы выезжаем в сторону КПП «Дитятки». Начальник КПП, молоденький лейтенант милиции не знал, как реагировать на наше появление. Сначала он сказал, что не выпустит нас из зоны, потом сообщил, что должен доложить своему руководству и дежурному администрации зоны отчуждения. Все доклады и рапорта продолжались больше часа. Я объяснил, что каждый должен выполнять свои обязанности, поэтому мы будем ждать, как ждали её, когда она снимала.
Начальник КПП сообщил, нам, что делает нам замечание, наша группа внесена в «черный» список и в следующий раз у нас будут проблемы с получением разрешения посещения зоны. Наконец поднялся шлагбаум, мы покинули территорию зоны.
В 23 часа мы приехали к гостинице «Киев». Я остался, чтобы выпить чашку чая, а Дениса в это время отвезут домой. Сначала я хотел высказаться, что я думаю о сегодняшнем дне. Потом понял, что все это бесполезно. Анна снимала кино. А нашим отечественным коллегам хватает несколько часов, для того, чтобы сделать трех – четырех минутный сюжет о планетарной катастрофе.
Анна сказала, что планирует снять документальный, полнометражный фильм о зоне, о катастрофе и людях, которые дожили до очередной годовщины. Если повезет, мы снова будем работать с ней, а если нет…..
Спасибо всем, кто дочитал до конца!!!
